Дан Сильгер никогда не пытался переплыть Ниагарский водопад в наглухо заклёпанной бочке, ни разу не решался пройти по натянутому между двумя небоскрёбами канату и уж тем более никогда не пробовал вложить одну-единственную пулю в барабан нагана, чтобы, наудачу спустив курок, испытать свои шансы у её величества Смерти. И всё же он был Игрок. Просто он любил играть по крупному и в гораздо более изощрённые игры.
Поэтому никто из немногочисленных друзей Сильгера, приглашённых им на день рождения, особенно не удивился, обнаружив дверь в его холостяцкую квартиру запертой, а на двери – намалёванную алой краской размашистую надпись: «Я поставил на карту Бога. И сегодня один из нас будет мёртв. Простите за сорванную вечеринку. Сильгер». Потоптавшись немного у входа и перебросившись несколькими остротами в адрес хозяина, гости разочарованно разошлись.
А в это же самое время за тысячи миль отсюда Дан Сильгер, изнемогая от жажды и усталости, падая и спотыкаясь, брёл по раскалённой каменистой пустыне, проклиная тот день и час, когда он задумал это мероприятие. Он понял всю бессмысленность своей авантюры ещё два дня назад, когда кончились продукты и вода, и когда он впервые увидел мираж. Тогда ещё были шансы вернуться, а теперь их нет. Оставалось идти вперёд, повинуясь судьбе да подбрасывая время от времени злополучную монетку. Ах, да, монетка! В знойном мареве Сильгеру привиделся тот роковой день, почти две недели назад, когда ему впервые пришла в голову безумная идея.
Все случайности от Бога, если он есть, рассуждал тогда Сильгер, а потому не использовать ли мне каждое «да» и «нет» подброшенной вверх монетки для диалога с ним? И он тут же извлёк из кармана монетку и задал первый вопрос: «Хочет ли Бог, или как он там называется, встречи со мной?». После чего определил единственное от него зависящее, – что «орёл» будет означать «нет», – и подбросил монетку. Несколько раз перевернувшись в воздухе, она упала на пол. «Решка!» – воскликнул Сильгер, и сердце его учащенно забилось. «Значит, да!». Остальное – вопрос техники. Надо выяснить лишь время и место, то есть где и когда. И если в указанное время и на указанном месте встреча не состоится, значит, никакого Бога нет. Тут ему вспомнился дребезжащий голос старого профессора, читавшего когда-то лекции в их захолустном городке: «Теория вероятностей, господа, начиналась, как вы уже знаете, с наблюдений за игрой в рулетку и другими азартными играми. У неё было несколько отцов, и один из них, бесподобный Блез Паскаль, был, наверное, первым, кто начал применять эту увлекательную науку не только в игорном зале. Он замахнулся – ни мало ни много – на одну из самых захватывающих проблем, когда либо волновавших человечество. Это проблема существования Бога. Рассматривая возможное бытие Бога всего лишь как ставку в игре, Паскаль, оценивая шансы игрока, простого смертного, пытался доказать – или оправдать, если угодно, – веру в Бесконечное…»
Вот именно, подумал Сильгер, Паскаль с помощью рулетки или жребия пытался теоретически доказать тезис о существовании Бога, я же с помощью того же самого экспериментально его опровергну. Ну ладно, ближе к делу. Сначала узнаем время. Через пару бросков монеты Сильгер уже знал, что встреча будет в этом году. Так, точнее. В первое полугодие или нет? Ага, решка. Значит, в первое. Еще точнее… Через пять минут Сильгер знал точную дату: 29 февраля. Это число обрадовало его. Именно 29 февраля у него день рождения. Хороший знак, подумал тогда Сильгер и стал лихорадочно подбрасывать монету дальше. Теперь место. Западное полушарие? Орёл. Значит, восточное. И так далее. Скоро Сильгер знал и место, крохотный палестинский городок. Дальше надо было идти пешком…
Остались два последних вопроса. Первый: «Что будет ставкой с моей стороны?». В памяти всплыло библейское «Жизнь за жизнь». Так жизнь? Монета ответила «да». «Ясно», – пробормотал Сильгер. – Ну что ж, у меня серьезный противник, и наши ставки равны. А теперь второй и последний вопрос: «За сколько дней выходить? Ведь до 29 февраля осталось так мало». Выпало: за тринадцать, то есть сегодня, 16 февраля.
Через час Сильгер был уже в аэропорту. А теперь он здесь. И нещадно палит солнце, и в голове стучит молот, а перед глазами скалятся какие-то мутные хари…
Сильгер очнулся от неприятного карканья, раздавшегося совсем рядом. С трудом разлепив глаза, он увидел в нескольких дюймах от своего лица старого нахохлившегося ворона. Откуда здесь взялся ворон? – подумал Сильгер и пересохшими губами выдавил: «Кыш, чёртова птица!». Ворон, казалось, был недоволен пробуждением человека. Тяжело подпрыгнув, он взмахнул крыльями и отлетел далеко в сторону. Проводив его взглядом, Сильгер увидел небольшую скалу, не замеченную им ранее. Напрягая зрение, он разглядел у самого её основания чёрное отверстие. «Вот оно!» – сразу блеснула мысль. Откуда-то взялись силы, чтобы подняться и доползти до скалы.
Отверстие оказалось лазом, уходящим далеко вперёд. Оттуда тянуло могильным холодом, странным в таком зное, но сейчас он только освежил Сильгера и придал ему новых сил. «Наконец-то, боженька, наконец-то», – в лихорадочном возбуждении твердил он, протискиваясь в зловеще зиявшую дыру. Он даже не стал подбрасывать монетку: всё и так ясно – он у цели.
Забравшись внутрь, Сильгер чиркнул спичкой и огляделся. Он оказался в очень тесном пологом туннеле, обшитом правильными пятиугольными плитами, которые были испещрены полустёртыми непонятными знаками. Отовсюду свешивалась бахрома скользкой паутины, под ногами шуршали еле видимые мерзкие твари. Людей здесь не было, наверное, тысячи лет. Однако, надо было идти дальше – его уже бил озноб от сырости и нетерпения.
Через несколько шагов в кромешной темноте – спички надо было экономить – он сильно ударился головой обо что-то твёрдое. Когда боль утихла, Сильгер пошарил вверху руками. Голова упиралась в свод. Пришлось идти согнувшись, а потом опуститься на четвереньки Высота туннеля уже не превышала метра. Прошло ещё полчаса. Руки Сильгера были изодраны в кровь об острые края выступающих камней, он уже полз, сжатый почти до предела неотвратимо надвигающимся сводом. И когда рука уперлась во что-то твердое впереди, силы оставили его и он уронил голову прямо в рой копошащихся перед его носом насекомых. В тот же миг тоннель сзади него обрушился. И тут Сильгеру впервые стало страшно. Судя по всему, он был наглухо замурован в каменном гробу. Дрожащей рукой Сильгер потянулся в карман за спичками. Пальцы наткнулись на холодный кружок металла. Проклятая монета! Отброшенная в сторону, она жалобно звякнула в темноте. Наконец – неожиданно ярко вспыхнул крохотный огонёк спички, осветив покрытый вязью каменный пятиугольник, наполовину отломившийся от свода и загородивший проход. Ещё не всё потеряно! Напрягая последние силы, Сильгер смог приподнять свисающую плиту и протиснуться под её острыми краями. Путь вперёд был свободен, и Сильгер, извиваясь и корчась от боли, пополз дальше. Время застыло для него, и потому он даже не понял, когда именно лаз внезапно расширился и в воздухе запахло чем-то неприятно знакомым. С каждым метром запах становился всё сильнее. Его осенило: сера! И в тот же миг впереди вспыхнуло пламя…
Прямо перед Сильгером, в самом центре небольшого овального зала, восседал на колченогом стуле старик. Вид его был ужасен: полусгнившие лохмотья, бельмо на глазу, выпирающие клыки и тяжёлый золотой перстень на единственном пальце левой руки.
– Добро пожаловать, Сильгер, – проскрипел старик. – Я был уверен, что ты будешь точен.
– Кто вы? – выдавил Сильгер, каменея от страшных предчувствий.
– Да ты, наверное, и сам уже догадался. Я – изнанка Господа Бога, его Alter Ego, его тень, его прах, его отражение, самый большой его грех! Я тот, кто играл с тобой в орлянку, а у меня, как известно, нельзя выиграть…
– Ты передёргивал, мерзкий плут! – задыхаясь, закричал Сильгер. – У меня был точный расчет! Я играл с Богом!
– Да, да, ты всё правильно рассчитал, мой несчастный друг. Кроме одного. – Он мерзко захихикал, разбрызгивая желтую слюну. – Ты выбрал не ту сторону монеты.
– Не может быть! – закричал в ужасе Сильгер.
– Может, мой дорогой, может. Если бы «орёл» у тебя означал «да», ты попал бы куда хотел.
И тут же опять вспыхнуло пламя, пещеру заволокло зелёным дымом, что-то скользкое и гадкое обвило ноги Сильгера, чьи-то мохнатые лапы подхватили его и потащили куда-то вниз, туда, откуда все слышнее доносились крики, стоны и проклятия.
А вы не хотите сыграть в рулетку с Господом Богом?


В тот день мёртвые восстали из праха и праведники могли надеяться на вечное блаженство.
Творец создал всех и потому ответ хотел держать перед всеми.
И Он сказал:
«О чада мои! Живущие и жившие, в силе и истлевшие. Человеки!
Я лицезрею вас всех, от самого первого до тех, чья жизнь лишь зародилась и спрятана от взоров непосвященных. И если кто из вас видит частицу меня – всего меня окинуть взглядом невозможно, – кто видит её, содрогнитесь, но не цепенейте. Содрогнитесь и внимайте. Ибо это последний мой приход к вам.
О, вас не зря пугали Страшным судом те, кто хоть краем уха слышал отзвуки моего гласа. Но ни один из земных толкователей так и не смог поведать истину об этом часе.
Я собрал вас, чтобы покаяться и сказать своё последнее Слово. Слушайте и внимайте. Это будет Страшный суд. Потому что это суд над самим собой. И потому над всеми.
Слушайте и ужасайтесь!
Я – величайший грешник во всей Вселенной. Я отец зла в мире. Я своею волею создал его источник. Ибо ангелы – моё творение. И падший ангел – один из них.
Я принёс человечеству столько бед и причинил столько страданий, сколько не смогли и не смогут все злодеи прошлого, настоящего и грядущего.
Все самые тяжкие грехи первым совершил я. А вы – лишь нерадивые мои ученики, дети мои.
Сколько грехов на мне! Как безмерно глубока вина моя! За что преклоняетесь предо мною?
Ведь я жесток. Я выгнал из сада вечного блаженства своих разумных созданий, голых и неумелых, лишь за то, что они хотели ЗНАТЬ. Я лишил их своей заботы лишь за то, что сделал их разумными. Ибо не лань вкусила плод с древа познания и не птица. Но человек.
Я причастен к первому убийству человека.
Я был двуличен и нечестен, когда пугал муками ада непокорных гордецов и прельщал райскими кущами верных рабов. Я поступал как обычный деспот, действуя кнутом и пряником, кому что больше подходит.
Я грешен перед вами в том, что создал вас такими несовершенными и обрек тем самым на мучения и страдания. Я не уберег вас ни от ударов стихии, ни от болезней. Я дал вам жизнь, но не дал бессмертия. Я подверг вас мучительному страху ожидания смерти. Я был бессилен что-либо изменить в мире, но утешал себя собственной сказкой о вашем грехопадении и вечной греховности. И в утешении этом мне помогали рабы мои. Пусть останется на их совести всё, что обо мне говорили и от имени моего делали они. Ведь многие из них хотели добра. Они не ведали, что творили.
О имя моё! Ты алое от крови агнцев и человеков. И сына единственного моего.
Много породил я зла. Оно плодилось, росло и ширилось.
Однажды я попытался начать всё заново. И – о чудовище! – я уничтожил всех страшной смертью. Всех, кроме одной семьи. Кто совершал за всю историю мира столь изуверское преступление? Никто.
И всё же мне ничего не удалось. Вы остались сами собою. Вы неисправимы. И все мои замыслы исправить вас наталкивались на непреодолимые препятствия. Вы были все, как первые люди. Вы были всегда, как я. Великие грешники.
И великие творцы.
Вы были мне неподвластны с самого сотворения. Вы начали жить своей собственной жизнью. И возжаждали сравняться со мной в могуществе. Я всеми силами противился этому и каждый раз вставал на вашем пути. Так было, когда вы принялись строить великую башню. Я испугался, смешал языки ваши и породил рознь и непонимание. А чтобы прикрыть свой страх – один из худших грехов, – я лицемерно поведал своим мудрым послушным рабам о человеческой гордыне.
Но постепенно я стал задумываться: прав ли я? И червь сомнения проникал в меня глубже и глубже и разрушал меня.
Впервые я почувствовал неловкость, когда вещал одному из вас о заповедях для детей человеческих. Теперь я понимаю: это был стыд грешника, ещё не потерявшего совести. Но тогда я был уверен в своём величии, в том, что могу повелевать и управлять миром.
О мнимое могущество! Сколько страданий оно принесло невинным! Я не всемогущ – как мне казалось. Я окончательно запутался, я устал. Я не могу уследить за всем, что делается, за всеми, кто живет, кто просит меня и молит о помощи. Я бессилен. Творения рук моих не слушаются отца своего. Мир вырос из пелёнок, стал совсем взрослым. Вы выросли, дети мои. И я рад этому. Я вас всех люблю, хоть есть среди вас и злодеи, и предатели, и изверги, хотя все вы грешники. Я люблю вас всех, ибо самый великий в мире грешник – это я. А вы – лишь слабое моё подобие. Я отражаюсь в вас, в каждом по крохотной частичке. И невозможно вам представить, кто я, и осознать глубину моего падения.
Я говорю это вам, потому что это так и есть. Но я говорю это вам и потому, что хочу объявить вам о своем ПОСЛЕДНЕМ ГРЕХЕ.
Я, так незаслуженно любимый вами, хочу нанести вам последний удар. Я знаю, этот грех будет чудовищней из всех ранее творимых. Я хочу уйти от вас навсегда и оставить вас одних. Последнее, что я отнимаю у вас, – веру в МЕНЯ. Вы остаётесь одни. И каждый из вас – друг для друга. Это единственное моё оправдание. Я надеюсь, вы поймете меня и не осудите.
Мои грехи неизмеримы.
Простите Владыку и Творца мира своего... »
Жестокосердный, Он оставлял им только одну веру – веру в себя и себе подобных. Он не думал о слабых. Он не думал о несчастных. Может быть, Он хотел, чтобы все стали сильными, прекрасными и счастливыми? Но возможно ли такое?
Это был час, когда безбожники застыли в ужасе, а грешники молили не покидать их.
Но Творец был непреклонен. И последние слова Свои Он обратил к единственному Сыну Своему:
– Пойдем со Мною, Сын Мой.
Но сын человеческий ответил Ему:
– Отец! Я не могу оставить их. Я остаюсь с ними...
Люди видели всё и слышали. Они скорбели и многие плакали. Они чувствовали, как трудно Ему, грешному их Создателю. Как тяжело. И они простили Его, и Он ушел.
Где Он теперь?
Какие творит миры?
Какие грехи совершает?..